Игумен Никон (Смирнов)
О ЦЕРКОВНОСТИ БОГОСЛУЖЕБНОГО ПЕНИЯ
 
Богослужебное пение занимает в Церкви Христовой важное место и составляет ее неотъемлемую часть. Когда мы войдем в храм и в нем еще не началась служба, тихая, благоговейная его обстановка приготавливает нас к богослужению. И как бы ни был храм великолепен в своем убранстве, в росписи стен, в иконостасе, в киотах, в паникадилах, подсвечниках и т. д., если под его сводами еще не раздается чтение или пение, даже самое простое, то храмовое действо не началось, пульс жизни Дома Божия не ощущается. Но вот мы слышим возглас священнослужителя, а за ним и пение, и тотчас вся атмосфера храма изменяется: он весь наполняется звуками, таинственно преломляющими перед слухом молящихся грань между этим видимым и тем невидимым миром, в который устремляется наша душа вслед за возносящимся горе пением. Богослужебное пение — это дыхание храма. Прекрати, устрани это пение — и храм представляется иным, неживым. В старинных документальных известиях существовало такое понятие: «Храм стоит без пения»; к примеру: «в селе Архангельское церковь без пения» — что означало закрытый (недействующий) по тем или иным причинам храм.
Каково природа богослужебного пения?
Господь, Творец всяческих, Царь славы, создав мiр видимый и невидимый (ангельский), восхотел приобщить созданные существа Своей славе, блаженству. Разумные твари, исполненные чувств восхищения красотою, премудростью, великолепием творений и всего мiроздания, не могут оставаться только созерцателями божественных дел. Наделенные Творцом способностью петь, они готовы восхвалять величие Его творений не умолкая. Так мы и узнаем из Священного Писания, что ангельский мир непрестанными гласами воспевает песнь Богу: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф». Благодарностью и прославлением Бога начинает священник всякий чин богослужения: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа», или «Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельной Троице, всегда, ныне и присно и во веки веков».
Круг суточного богослужения начинается с вечерни, и здесь поется на всенощном бдении по возгласе «Слава Святей...» предначинательный псалом (103-й), весь исполненный прославлением Творца. В пении слышатся отзвуки гимнов горних сил. Особенно таинственная связь горнего мiра и дольнего, земного под сводами храма подчеркивается в Херувимской песне: «Иже херувимы тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение». Изображая собою таинственным образом херувимов, певцы, прославляя Троицу Животворящую, должны, по возможности, уподобляясь им, воспевать ангелоподобное славословие. В чем оно должно состоять?
Во-первых, ангелоподобное пение в храме должно быть духовным, т. е. его звучание под сводами Дома молитвы должно исключать все мiрское, чуждое истинному настроению молящегося христианина. Человек, жаждущий общения с вышним мiром, где, собственно, и уготовляется ему чертог жизни вечной, спешит в храм Божий, чтобы оторваться хотя бы на какое-то время от суеты мiрской, отдаться душой молитвенному общению с Богом, слиться с голосом Церкви в прошениях и обращениях к Источнику жизни, излить свои скорби, вздохнуть о своих согрешениях и сбросить у подножия Креста Господня бремя своих грехов. Душе нужна своя пища, духовная, очищенная от всего земного, страстного, губительного. Богослужение предназначено утолять алчную душу ангелоподобным исполнением священных гимнов, молитвословий и псалмопении. Никакой примеси мiрской музыки, манеры исполнения не должно быть места в храмовом пении! Как бы ни была красива, усладительна мелодия светского произведения, будь это народная песня, оратория или кантата и т. п., она не способна проникнуть в духовную сущность человека и задерживается на оболочке его плотского естества, потворствуя его явным или тайным страстям. «Рожденное от плоти есть плоть» (Ин. 3, 6).
Привнесение светского элемента в богослужебное пение извращает его назначение и цель — одухотворять молитву христианина, делать его причастным сакраментальной жизни Церкви Христовой.
Происходит отсюда что-то обратное: светски звучащее исполнение в храме не помогает, а мешает молитве человека. Малоцерковный регент, избрав подобное сочинение, стремясь все свои музыкальные способности вложить в исполнительское искусство, но не в состоянии понять, что данное произведение уводит, увлекает молящихся от подлинного духовного настроения, услаждая слух, но не дух. Ведь «не собирают с терновника виноград или с репейника смоквы» (Мф. 7, 16). Руководители хоров без должного рассуждения слепо преклоняются подчас перед авторами целых всенощных и Литургий с мiровой известностью в светской музыке (П. Чайковский, С. Рахманинов и т. д.), но малокомпетентными в церковном пении. Благоговение перед святыней церковного пения побуждает признать, что «никто не может служить двум господам» (Мф. 6, 24). Допустимо ли здесь одной и той же рукой композитора сочинять музыку со страстными сценами для очередной оперы и Литургию — святое святых богослужебного круга? «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6, 24). А как мучительно слушать молящемуся в храме театрально звучащие «В молитвах неусыпающую Богородицу» С. Рахманинова, где одно слово «не удержаста» повторяется «на все лады» где-то раз десять, вопреки правилам издревле установленного богослужебного пения.
Часто повторяемые слова в сочинениях церковных композиторов свидетельствуют лишь о слабости их таланта на церковной ниве, об их малодуховности, т. к. здесь содержание явно отступает на второй план, всячески подгоняется под канву сочиненной мелодии, что прямо противоречит каноническому устроению богослужебного пения, в котором без всякого сомнения приоритет отдавался слову, а не звуку. «Раб Христов должен петь так,— учит блаженный Иероним,— чтобы приятны были произносимые слова, а не голос поющего» (см. Д. Разумовский «Церковное пение в России». Вып. 1, М., 1887 г., с. 38).
Далеко зашедшее обмiрщение церковного пения в России за последние столетия, сломав рамки его древних канонов, открыло дорогу произволу новых творцов, так что в их сочинениях, например, Херувимской песни, отдельные слова или сочетания нескольких слов повторяются по 2, 3, 4 и т. д. раз, создавая безсмыслицу. Слово, без которого не может быть песнопения, совершенно неоправданно отдается в жертву мелодии.
До какого абсурда может дойти господство музыки над текстом, насильно подгоняемым под ноты в видах красоты звучания, а не смысла, стоит вникнуть в известное сочинение П. Чеснокова «Воскресение Христово видевше», где допущен перехлест слов во вступлениях партий и в результате при пении верхними голосами слов «имя Твое именуем», бас параллельно поет «не знаем». Или в переложении Г. Львовским кондака Успению Божией Матери роспева Киево-Печерской Лавры сделана автором роковая уступка музыке в ущерб смыслу слов: 3-й голос делает вступление слогом-отрицанием «не», после чего остальные голоса поют «неусыпающую». Таким образом, слышится дважды отрицательная частица «не», по семантике слов здесь двойное отрицание и, следовательно, по переложению Львовского уже звучит противоположное: «В молитвах (не-не) усыпающую Богородицу...» (Сравни аналогичное из 2-й молитвы ко Святому Причащению «Якоже не неудостоил еси внити.., т. е. удостоил).
В своей речи о церковном пении Святейший Патриарх Алексий I, порицая склонность хоров к светскому образу пения, говорил: «Вместо небесной музыки, какая слышалась в древних строгих и величественных роспевах, мы слышим мiрское легкомысленное сочетание звуков. И таким образом, пение в храмах наших, особенно городских, совершенно не соответствует той цели, какую оно должно преследовать, и храм из дома молитвы часто превращается в зал бесплатных концертов, привлекающих публику, а не молящихся, которые поневоле должны терпеть это отвлекающее их от молитвы пение». (ЖМП, 1948, No 5, с. 8).
Богослужебное пение никак не должно быть похоже на мiрское, земное. В храме все иное, отличное от повседневного, житейского: облачения священнослужителей, напрестольные сосуды, утварь (лжица, дискос, подсвечники, хоругви и т. д.), роспись стен, иконостас; наконец, архитектура здания несет свои черты (апсиды, закомары, купола и т. д.) Богослужебное пение и мiрское пение не совместимы. Вот почему древняя Христианская Церковь рождала в своих истоках особое пение, надмiрное. Что был плод не измышления, не изобретения нового пения, а веяние Духа Святаго, ниспосланного Сыном Божиим, Основателем Церкви, для ее одухотворения. Богослужебное пение в древней Церкви органически проистекало из ее недр и вполне соответствовало высоте уровня духовной жизни тогдашних христиан.
По наметившемуся руслу богослужебное пение старались направить святые отцы, которые зорко следили за ним, охраняя его от мiрского влияния. Так, Св. Иоанн Златоуст говорит: «Мы желаем и требуем, чтобы вы, вознося божественные песнопения, были проникнуты всяким страхом и украшены благоговением. Тебе надлежало с благоговейным трепетом возглашать ангельское славословие, а ты переносишь сюда обычаи шутов и плясунов, неприличным образом подъемля руки и повертываясь всем телом. Как же ты не боишься и не трепещешь? Разве не знаешь, что здесь невидимо присутствует Сам Бог». (Цит. по: Д. Разумовский. Церковное пение России. Вып. 1, М., 1887, с. 33)
Даже внешний образ поющих был небезразличен для этого вселенского учителя. Но как часто регенты не хотят понять правил благонравия на клиросе, позволяя себе совершенно непристойные позы, движения, странные взмахи рук, трясение головой с различной мимикой (даже с улыбкой) лица, с некоторым приседанием, рывками вперед-назад, притом издавая нечленораздельные звуки, шипение или окрики — и это нередко все на виду и слуху у молящегося народа. С горечью приходится видеть руководительницу хора в церкви без головного покрытия, с крашеными волосами, с крашеными глазницами и губами, с маникюром, с нескромным покроем одежды, что безусловно, оскорбляет святость богослужебного пения. Ясное дело, что от таковых регентов нечего ждать настоящего церковного пения: «Рожденное от плоти есть плоть». Не церковные по духу регенты набирают подобных же певцов, порою даже нетрезвых, курящих и, страх подумать,— неверующих. Но это же поношение богослужебного пения! Такие хоры, светски исполняя песнопения, отталкивают от себя народ, между тем ощутимо поглощая денежные средства прихода. Богомольцы скорее идут на раннюю Литургию, где обычно поют левые хоры (не профессионалы) без концертных номеров, просто и молитвенно.
Немалый урон наносит церковности пения изолированность хора в храме: регент зачастую автономен на клиросе, а духовенство не вникает в эту область, безразлично относясь к репертуару и манере исполнения, только бы «капелла» звучала и этого достаточно. Сугубо печальное явление, когда выглядит ниже регента священнослужитель в понимании подлинно церковного пения и требует от него, например, Великим Постом петь «Покаяния отверзи ми...» только А. Веделя — произведение, мягко говоря, сомнительное для храма.
продолжение